Страшно вновь возвращаться в те события, но я, все же, решила написать. Потому что, когда меня накрывала боль очередной сокрушительной волной, я находила утешение у тех, кто пережил подобное. Нашему сыну Тихону было бы сейчас семь месяцев. Он наш второй сын, очень желанный, такой красивый.
Беременность протекала нормально. Я ходила в консультацию, но была не очень примерной пациенткой. С первым ребенком меня залечивали, была аллергия на лекарства, я лежала на сохранении, гипоксия, стимуляция, тяжелые роды, ребенка выдавливали. И, тем не менее, он здоровый, умный, крепкий, одаренный. Поэтому во второй раз, не имея особых жалоб, я и не напрашивалась на излишнее внимание врачей. Все было спокойно, мелкие неприятности, присущие каждой беременности меня не смущали. Я сдавала анализы, ходила на УЗИ, когда врач давал направление.
От всех дополнительных анализов я отказывалась. Беременность же не болезнь. Конечно, сейчас я корю себя за такую легкомысленность. Возможно, все сложилось бы иначе, будь я более настороженной. Если бы я проверяла все анализы у областных специалистов, если бы ездила на УЗИ в область, если бы обращала внимание на незначительные неприятности. Если бы, если бы, если бы...
«Тихон радовал нас и был окружен нашей любовью и заботой»
Малыш родился в срок. Все было прекрасно, за исключением того, что после осмотра врача, 12 часов у меня шла кровь. Акушерки уверили меня, что это нормально, хотя у других девочек кровило совсем недолго. Но, тем не менее, на следующий день я родила нашего малыша, быстро, легко, даже медперсонал был в восторге, как я старалась в родах. 3200, 52 сантиметра, 8-9 по Апгар. Пока я приходила в себя после родов, его накормили смесью без моего разрешения. Когда я забрала Тихона, он вырвал всю смесь. Я в панике побежала к неонатологу, но она надо мной посмеялась. "Все дети срыгивают, тоже мне, панику подняла!" Грудное молоко он тоже срыгивал, но по чуть-чуть. Потом детская медсестра "высшей категории" успокаивала меня, что детки, рожденные с обвитием пуповины вокруг шеи, срыгивают чаще, чем другие. Я и успокоилась. Потом областные специалисты упрекали меня в том, что я не забила тревогу по поводу этих срыгиваний. Как же я себя ненавидела тогда! Интуиция меня подвела, я была такой самонадеянной!
3 недели Тихон радовал нас и был окружен нашей любовью и заботой. Он был очень спокойным, все время спал у нас на руках, только ночью был в кроватке. Раз в неделю приходил патронаж. Помня, что срыгивания - это нормально (не всегда нормально, девушки, знайте это!), я не жаловалась, ведь в сущности, больше не было особых проблем.
«А мне казалось, что все пройдет, ведь врач такой хороший…»
20 февраля был очередной патронаж, ничего особенного. Ночью Тихон все время плакал, я думала, колики. Утром стал желтоватый, плакал так тихо-тихо, жалобно. Я хотела вызвать скорую, но мама, которая была у меня в гостях, убедила меня не вызывать врачей. Ведь нет температуры, никакой сыпи, у всех детей бывает желтуха.
После обеда он отказался от груди. Опять спор, вызывать ли скорую. "Он просто не голодный" - говорила мама. Как больно это вспоминать... Пришел муж, и мы все же вызвали скорую. В приемной был очень хороший врач-педиатр, он не раз помогал вылечить старшего сына. Я ему доверяла. Он сказал, что у Тихона стоматит, сказал, что мы плохо моем бутылочки, хотя я кормила грудью и регулярно ее мыла. Мы обратили внимание врача на то, что взгляд малыша изменился, как будто застыл. Он высмеял наше замечание. И отправил нас домой. Ужасная ночь. Потом я узнала, что Тихон умирал у нас на руках... А мне казалось, что все пройдет, ведь врач такой хороший, он не мог ошибиться. Под утро малыш стал тяжело дышать, и мы рванули в детскую поликлинику. Там врач решила, что у нас пневмония и отправила в стационар.
Когда медсестра подсоединяла кислородную трубочку к носу, Тихон перестал дышать.
Дальше все как в тумане: ему делают искусственное дыхание, массаж сердца, медсестра хватает его и убегает... Я оцепенела. Словно все тело сковало льдом, я стояла, не в силах сделать движение. Потом прибежал медперсонал стационара. Они все орали на меня. "Что же ты стоишь, твоего ребенка в реанимацию унесли!!!" Выйдя из оцепенения, я побежала к реанимации, по пути хватая своего мужа, который стоял у дверей в состоянии шока.
Долгие минуты у реанимации... Я хватаю выходящих медсестер за руки... "Дышит?" - "Дышит". Потом вышла старенькая седая врач и сказала: "Ну, давайте, рассказывайте, как вы довели ребенка до такого состояния?". Ужас, боль, невозможно в это поверить. Как? Мы ничего не делали плохого, мы заботились о нем, до чего мы его довели? И снова как во сне: - «Гидроцефалия, инфекция, почему не обращались к врачу?» - «Я вчера вызывала скорую» - протягиваю листок с рецептом старушке. - «Так, это уже интересно. Мы с этим разберемся. Вы сдавали анализ на торч-инфекции?» - «Только в первую беременность...» - «Вы же вели половую жизнь, ваш муж мог заразить» - «Не мог, мы отказались от половой жизни до рождения ребенка» - «Не рассказывайте мне сказки...» Унижение, страх, боль. И новый набор вопросов, которые я с трудом понимала в тот момент: - «Вы видели, что у него большая голова?» - «Вы знаете, что он весит меньше трех килограммов?» - «Он часто срыгивал?» - «Ребенок крайне, крайне тяжелый...» Впоследствии ничего не подтвердилось. У Тихона не было врожденной гидроцефалии, она развилась вследствие кровоизлияния в желудочках мозга. Он весил около четырех килограммов, вес набирал в пределах нормы. У него не было инфекций, были антитела, которые я ему передала. А еще, его кровь практически не сворачивалась. Я до сих пор не знаю точно, что это было. За 26 дней, которые малыш провел в реанимации, только один врач сказал, что мне самой нужно обратиться к гемостазиологу, проблема намного глубже, чем говорили многочисленные специалисты.
Первое, что сказал мой отец, когда приехал к дверям реанимации: "Ты ни в чем не виновата". Пытался помочь перевезти Тихона в НХО, подключил все свои связи, но у сына была кома и предельные дозы допамина. В области отказывали его забирать, но присылали своих специалистов. Мама была рядом по возможности. Тоже чувствовала вину, за то, что спорила со мной по поводу врача. Но всегда была на моей стороне. Старшие брат и сестра очень поддерживали, несколько друзей…
За эти 26 дней мы постарели на пару десятков лет. Я постоянно выслушивала обвинения врачей, иногда совершенно бесцеремонные. Вначале мы неистово молились, надеялись, что Тихон поправится. Но также мы изучали медицинские статьи и где-то в глубине души понимали, что геморрагический инсульт - это безнадежно. Иногда нас пускали в реанимацию, и мы гладили нашего малыша, просили его вернуться. Было так больно видеть его, опутанного проводами и трубками. Нам позволили пригласить батюшку и покрестить малыша.
А спустя три недели я молила Бога только об одном: избавь его от мучений! Забери его к себе, хватит! Зачем эти испытания маленькому, беззащитному человеку?!
Очень мало людей проявили сопереживание и сочувствие. В нашем маленьком городе, в основном, все демонстрировали патологическое любопытство. Бесцеремонно задавали нам вопросы. Строили какие-то фантастические, глупые и безграмотные предположения. Сами врачи несколько раз пытались нас убедить в том, что мы уронили ребенка.
А вообще я увидела, что люди не умеют выражать сочувствие. Наивысшее проявление сопереживания - "я поставлю свечку за Тихона". Или, я знаю, некоторым говорят: "Ты молодая, родишь еще". Как будто смерть новорожденного - это что-то незначительное, не настолько страшное, как смерть более взрослого человека. Словно о котенке каком-нибудь идет речь. После того, как Тихон умер, только муж, моя мама, сестра и свекр отзываются на разговоры о нем. Свекровь вообще делает вид, что его не было.
«Теперь мне хочется делать в жизни что-то важное. Нельзя оставаться прежней после всего случившегося».
Я плохо помню последние дни. Все события были окрашены запредельной болью. Помню отчаянное желание уйти вместе с Тихоном. Мы отказались от вскрытия, хотя на нас давили. Никто не сказал бы нам правды... В журнале вызова скорой помощи исчезла запись о нашем обращении. В справке о смерти было что-то написано о врожденных инфекциях.
Мы кремировали Тихона. Закапывать его в землю и каждый день представлять, что происходит с его телом, было выше наших сил. Наняли микроавтобус и поехали в областной крематорий. Помню маленький голубой гробик на сиденье. Эта ужасающая до мурашек коробочка, обитая бархатом и неуместными рюшами.
Мы не успели купить малышу коляску, зато у него появилась такая вот колыбелька, из которой он никогда не вырастет.
Муж запретил открывать гроб. Наверное, это было правильное решение. Я бы не вынесла, я находилась на грани сумасшествия. Половина головы была в седых волосах, а в груди давило и разрушало чувство вины. Я тебя не уберегла...
Потом начался новый виток наших страданий. Месяц мы с мужем пили, почти каждый день. Иногда я просто сидела целый день в обнимку со старшим сыном. Он не до конца понял, что же произошло.
Затем, пришла пора выходить на службу. Я решила уволиться. Сначала мое увольнение одобрили, в последний день начальник отказал. А я не могла выйти. Я не хотела туда возвращаться. Каждый день я либо плакала, либо сидела в полнейшей прострации, не шевелясь и не реагируя на окружающий мир.
Мне пришлось лечь в психиатрическое отделение. Там месяц меня лечили. Я почти все время спала. Таблетки на какое-то время помогли. Я вышла на службу, пока меня особо не беспокоят и не вызывают из дома в выходные дни. Я знаю, что все-таки уйду. Теперь мне хочется делать в жизни что-то важное. Нельзя оставаться прежней после всего случившегося.
Я уже четыре месяца посещаю психолога, занятия в группе. Но по-настоящему меня спасают долгие задушевные разговоры с моим мужем. Он всегда выслушивает меня, когда очередной раз накатывает отчаянье. Он считает, что нашей вины в случившемся нет. Он напоминает, что квалификации наших врачей в любом случае не хватило бы, чтобы поставить правильный диагноз, что, в действительности, и произошло. Когда бы мы ни обратились, пусть на пару часов раньше - итог был бы один. Мы не хотели зла нашему малышу, мы любили его так сильно, насколько были способны. И сейчас любим.
«Теперь я знаю, что ничего страшного в моей жизни больше не случится. Я должна жить».
Еще я посетила сеанс регрессивного гипноза. Психолог помог мне снять чувство вины, попрощаться с Тихоном. Он возвращал меня в те трагические часы и менял мои установки. Я увидела со стороны, как некрасиво вели себя медицинские сотрудники, как непрофессионально и грубо. Им тоже было страшно. Ведь они сами упустили что-то важное. Реаниматолог говорила, что впервые за десять лет практики встречает такой случай. Я поняла, что я всего лишь обычный человек. Для того, чтобы увидеть серьезную проблему у новорожденного ребенка, нужно иметь клиническое мышление. А его нет у многих врачей, что уж говорить обо мне...
Постепенно наступило принятие. Благодарность к сыну, за то, что радовал нас, пусть так недолго. Понимание, что есть высшие силы, и у каждого своя судьба.
А самое главное - я осознала, что Тихон мне не принадлежит. Вообще никто никому не принадлежит. У каждого свой путь, своя жизнь, которую мы не можем присвоить, просто не имеем права. Мы можем только любить, окружать заботой и теплом, помогать выбрать в жизни верное направление. Но не решать за другого человека и не навязывать ему свою правду.
Возможно, наш сын пришел за этим - научить нас мудрости, показать нам, насколько мы сильные, помочь нам увидеть действительно важные вещи в жизни, укрепить нашу веру в Бога.
Теперь я знаю, что ничего страшного в моей жизни больше не случится. Я должна жить. Ради своей семьи, ради близких и друзей, ради своих будущих детей. Я имею право быть счастливой.
Я езжу в г. Ростов-на-Дону в военный госпиталь, в группу по преодолению жизненных трудностей. Один раз в неделю. Было бы намного лучше общаться с людьми, пережившими что-то подобное, которые поймут по-настоящему, которым я смогу выразить слова поддержки. Но, насколько я знаю, в Ростове нет таких групп. Если вдруг фонд планирует что-то в Ростове, я бы хотела помогать. Я по образованию психолог и хочу вернуться в профессию, наш тренер группы очень советует.
По статистике, в России 127 215 беременностей заканчиваются самопроизвольными выкидышами и 28 950 абортов по медицинским показаниям.
Наш фонд оказывает поддержку таким семьям: как мужчинам, так и женщинам. Мы проводим группу поддержки родителей в разных городах России, организуем личную поддержку с профессиональными психологами, готовим и делаем доступными каждой семье материалы, которые могут поддержать в такой ситуации.
Мы проводим исследования на тему сокращения количества выкидышей и замерших беременностей, и нам сейчас нужны финансовые ресурсы на них. Пожертвования идут на то, чтобы помочь каждой семье, потерявшей ребенка, своевременно узнать о том, что они не одни, и они могут и должны просить о помощи.
Вы тоже можете помочь! Потому что даже совсем маленькая сумма денег вносит вклад в это большое дело. По всей стране семьи смогут узнать, что они не одни, что рядом есть люди, и они хотят их поддержать сейчас.
Помочь Фонду: СМС на номер 3434 со словами НЕОДНА пробел СУММА ПОЖЕРТВОВАНИЯ (например, НЕОДНА 500)
Сделайте подписку на ежемесячные пожертвования и тогда, указанная вами сумма, будет списываться у вас автоматически каждый месяц.
