Когда-то давно в разговоре с коллегами я услышала от одной девушки, что, если она узнает, что её ребёнок тяжело болен, то прервёт беременность. Тогда я сильно возмутилась: «Как?! Как же можно убить своего больного малыша?!» Но никогда не говори никогда.

Беременна

Это была желанная беременность, которая наступила накануне пандемии, в путешествии. Узнала я о ней во время лечения первого в своей жизни цистита. Гинеколог, когда услышала, что я беременна, зачем-то отчитала меня, позволив себе тогда отпустить фразу, которая до сих пор звенит в моей голове: «Эта беременность для тебя ничем хорошим не кончится!»

Мне на тот момент было 30 лет, у нас подрастал пятилетний сын. Я хорошо себя чувствовала, но в конце первого триместра появились большие проблемы с кожей лица. Эти проблемы стали опасными, и я загремела в больницу. Там пришлось с нервами выгрызать для себя безопасное для первого триместра лечение.

И вот первое УЗИ, скрининг -- воротниковое пространство чуть увеличено. Ещё не патология, но на самой верхней границе нормы. Вероятность патологии 1:412. Было больше четырёхсот шансов родить здорового сына. Я верила, что беда обойдёт нас стороной и просто спокойно жила дальше.

Диагноз

За пару дней до второго скрининга родственники уже начали звонить и с большим интересом гадать, кто же у нас будет, мальчик или девочка? Меня сильно раздражали эти разговоры, и я постоянно повторяла: «Лишь бы был здоров, всё равно кто». Я знала, что это мальчик, и главное, чтобы он был здоров.

Утро УЗИ. Завтрак. Сажусь за стол и не могу ничего есть. Вдруг понимаю, что что-то не так: я не хочу ехать на УЗИ, которого все обычно так ждут. Сердце подсказывало, что меня ждёт плохая новость.  Доктор долго водит датчиком. Молчит. Щурится. Моё сердце бешено колотится. Говорит мне подождать в коридоре –  посмотрят ещё на другом аппарате с главным врачом. Я жду в коридоре, не зная, что именно вызвало беспокойство.

Приходит главврач. Делает УЗИ и говорит:

— Девочка моя, тут сложный порок сердца.

— Совместим с жизнью?

— Нет.

Я ещё не до конца всё понимаю и продолжаю лежать.

— Спасибо, что позвали. Интересный случай!  -- говорит главврач моему доктору и просит меня подойти к ней в кабинет для разговора.

Я выхожу в коридор и рыдаю. Эта главврач была единственной, кто этично и аккуратно со мной разговаривал за всю печальную историю этой беременности. Мне доступно объяснили и нарисовали сердце моего сына. Рассказали, что с ним не так. Уже тогда, ещё не изучив вопрос глубоко, я понимала, что с таким пороком вне меня ему не выжить. Он задохнулся бы, как только родился. С сожалением мне предложили вариант прерывания беременности. Не настаивали, но дали понять, что глубокая инвалидность — это самый радужный и практически нереальный исход для моего Льва.

Отрицание

Была надежда на ошибку. Может быть аппарат плохой? Не то увидели? И я посетила ещё нескольких разных врачей, не называя причину визита. Я была у лучшего УЗИ специалиста страны. И все они называли один и тот же диагноз. Порок был комбинированным. Я не нашла ни одной истории с подобным случаем и живым ребёнком. Головой понимала, что всё плохо.

Гнев

Шла уже 21 неделя, прерывание делают до 22-й: времени на принятие решения мало. И выбор только за мной. Муж находился далеко, я была наедине с этим решением. Я ненавидела слово «выбор». Мне хотелось вылезти из себя, спрятаться ото всех, ничего никогда больше не решать. Из любви, оказывается, можно убить. Лишить сына мучений. Лишить старшего сына выброшенной из жизни мамы. Лишить семью страданий от похорон ребёнка. Его знала и чувствовала только я. Это было по-настоящему только моё горе. Вариант родить в срок, чтобы быть в глазах общества «хорошей героической мамочкой» и обрекать ребёнка на страдания я сочла эгоизмом. Взвалив на себя груз ответственности и горя, я решаюсь на прерывание беременности.

Торг

Вечер перед госпитализацией. Пытаюсь убедить себя думать, что делаю это во благо. Обещаю сыну, что его душа может продолжать жить во мне. Мы избавимся от больного тела, а позже сделаем здоровое, в котором он сможет появиться на свет. Я торговалась с совестью и сыном. У нас есть подушки-облачка: мама, папа, старший сын. Я сижу и шью ночью подушку Льву, ведь у нас теперь двое детей. Я не хотела, чтобы его забывали.

Депрессия

Утром сажусь в машину и сама еду в больницу прерывать свою желанную беременность. У меня уже виден живот, в котором толкается сын. Дикость ситуации парализует всё. Больше нет ни чувств, ни эмоций. Меня кладут в отделение, где лежат девочки на сохранении. В палате стоит пеленальный столик, этажом выше кричат новорождённые. На второй ужин приносят сок или кефир беременным. Мне тоже — я ведь беременна. Мне дают подписать бумаги о согласии на прерывание. Я плачу. Врач говорит:

— Да что ты плачешь, это же ещё не ребёнок! Это плод! Посмотри на своё лицо (оно было всё в огромных прыщах) – оно кричит, что он не здоров и от него надо избавиться!

В ответ я молчу. Пустота внутри не может выдать ни слова. Дают таблетку, которая останавливает развитие беременности, роды будут вызывать через сутки. И вот я лежу после этой таблетки и понимаю, что дороги назад уже нет. Сын ещё толкается во мне. Я мычу ему песни. Ужасные сутки ожидания родов. Меня уже не существует.

Утро пятницы. Дают новую таблетку, которая вызовет схватки. Надо успеть до конца смены, потому что потом только дежурные врачи, будет не до меня. Схваток нет. Вторая таблетка -- схваток нет. Третья. Умоляю себя отпустить этого ребёнка. Четвёртая таблетка – пошло раскрытие. Это были обычные роды. Стандартные схватки, только без предвкушения встречи. Медсестра надеется, что её смена закончится раньше, чем я рожу. Никто не хочет участвовать в таких родах. Мне присылают врача-мужчину, которого я до этого не видела. Мне уже плевать. Меня нет.

Той медсестре пришлось всё увидеть. Схватки длились три часа и меня позвали в родзал. Сама залезла на стол. Все суетились, искали что-то. Параллельно говорили: «Ну ты тужься там!» А куда? Я не могла рожать в пустоту, чтобы он упал. Терпела. Тут они поняли, что надо куда-то положить ребёнка потом. Куда? О, ведро! Давай его сюда. Синее пластиковое ведро с крышкой. Ненавижу его. Прости, сынок, но это был твой единственный кювез.

Схватки. Врач давит на живот. Я уже чувствую сына, такого горячего и понимаю, что ещё одно моё усилие, и он умрёт. Не могу заставить себя это сделать. Кричу от боли внутренней. Усилие – и тишина. Всё, конец. На стене огромные часы, на которых 14:00.

— Что ты так кричала? — говорит врач, — Распугала тут всех.

А мне всё равно – у меня нет слёз, нет меня –  ребёнка больше нет. Я не знаю, в какой момент он умер: ещё во мне или уже после родов. Я не видела его и не обняла на прощание. Жалею об этом до сих пор.

Вечером на второй ужин раздавали йогурт. По ошибке мне его дали, а потом со словами «А, ты ж уже не беременная», -- забрали. Спасибо за напоминание, мне теперь надо привыкать с этим жить.

Пришло молоко – с ним пришла депрессия. Вокруг все думали, что всё закончилось и можно жить дальше. Но я не жила, я существовала. Ничего не радовало по-настоящему. Ненавидела что-то выбирать. Ненавидела себя за такой поступок. Плакала по ночам и носила всё в себе. Единственное, что держало меня — это старший сын. Так длилось полтора года, пока я не решилась обратиться к психологу. За пять месяцев работы многое внутри изменилось, я стала иначе смотреть на эту ситуацию.

Принятие

И, наконец, приняла. Да, это всё больно, горько. Прошлого не вернуть и надо жить дальше. Уровень беды теперь очень высокий. Любую проблему примеряешь к этой истории и понимаешь, что всё на самом деле хорошо. Прошло уже три года, а я вспоминаю тот день, когда у Льва мог бы быть день рождения. Он многое во мне поменял. Это не я его родила, это он меня родил заново, чтобы начать радоваться каждому моменту, быть спокойнее и мудрее.

Своей историей я хочу поддержать тех, кто столкнулся с похожей ситуацией. Об этом обычно молчат. Это стыдно, это не принято, это осуждается. Кажется, что никто до тебя не сталкивался с таким. Но нет. Нас, таких, к сожалению, много. И все мы отдаём себе отчёт в том, на что решаемся. Из любви – как бы дико это не звучало.

К сожалению, медицинский персонал в постсоветском пространстве в большинстве своём не умеет корректно вести себя с женщинами, которые сталкиваются с потерей или вынужденным прерыванием. Я хочу обратить внимание врачей на то, что их слова могут как ранить, так и исцелить. В такой ситуации теряешь всякую защиту, любое слово вызывает боль и врезается в память. Чувствуешь себя хуже, усугубляется чувство вины, закрываешься и кутуешься всё глубже в депрессию. Не надо так!