Читая эту историю, Вы можете столкнуться с сильными чувствами и переживаниями, поскольку в ней рассказывается о тяжёлых и трагических событиях из жизни одной семьи.

Их голоса доносились из белой глубины, слипаясь в плотную массу. Я не могла вспомнить, где я и что здесь делаю. Вскоре появилась одна из них, вся в белом.

“— Где мой ребёнок? — эти слова вырвались из меня прежде, чем я вспомнила всё. Она ушла. Вскоре появились другие, окружили меня.
— Ребёнок умер.
— Нет, нет, нет, нет, нет, нет!.. — Они продолжали говорить, а я кричала «Нет!» Они забрали его, не отдают! Он плачет где-то. «Нет!»
— Он был совсем белый. Ты понимаешь, что могла умереть вместе с ним?
— Нет! — слёзы лились из моих глаз.

Я смотрела в окно сквозь этот мокрый туман. Зачем я осталась? Зачем они меня спасли? Нет, он жив, они врут, он жив. Прибор слева всё время пищит. «Перестань плакать! Он так и будет пищать, если ты не перестанешь!» Мне больно. Я пытаюсь схватить их за руки, заглянуть в их глаза. Я им не верю…

Кошмар наяву

Тем утром я резко проснулась от кошмара. Я увидела существо в чёрном капюшоне у тёмной реки, и вокруг – темнота. Это существо смотрело на меня. Его лицо не принадлежало человеку. Белое, в глубоких морщинах, в глазах его была… нет, не злость. Гнев – это эмоция, а в нём эмоций не было, только холодная безразличная злость, противоположность человеческой доброте и теплу. От этого взгляда я и проснулась.

Я удивилась, что так долго проспала. В последние дни я спала мало. Встала, пошла в ванную, увидела кровь. В этот момент закончилась моя счастливая жизнь. Позже я узнала, что иногда мозг так защищает человека от травмы. Это состояние шока, когда не чувствуешь боли, не понимаешь, что происходит. Я не спешила, не паниковала. Просто позвонила маме, а потом приехала скорая.

“Муж держал меня за руку. Я смотрела в окно на рассветное небо. Я ещё верила, что всё будет хорошо. Я верила, что скоро увижу своего сына.

Они прослушивали мой живот, я слышала ритмичный стук.

— Это вена, готовьте операционную! – Меня уложили на стол, надели кислородную маску на лицо.

— Молись, — сказала одна из них. Зачем? Я же увижу своего сына. Я радовалась предстоящей встрече.

— Готовьте кровь для переливания. Какая у неё группа? — дальше я ничего не слышала.

Маленький ангел

С тех пор прошёл год и три месяца. Сейчас 3 часа ночи. Я поняла, что ночь – это время, когда я могу услышать себя. Я снова понемногу рисую. Но только ночью. Я прятала боль в себе весь этот год. Жила надеждой на новую беременность.

На могиле моего сына я была только однажды, на католическое Рождество. Я хотела побыть с ним одна, хотела выпустить свою боль. Меня не было на его похоронах. Могилка такая маленькая… Я пыталась представить крохотный гробик, его в нём. На его памятнике выгравирован ангел в образе ребёнка с крыльями. Я видела такого же в самом начале беременности. Я была у зубного врача и волновалась, как бы малыш ничего не почувствовал. Я посмотрела в окно на летнее небо, по которому плыли облака, и увидела ангела. Я видела его лицо, пухлые щёчки; он так сладко улыбался, лёжа на облаке и подперев кулачком щёку. У ангела на памятнике такая же улыбка. Я так и не увидела своего сына, но почему-то уверена, что выглядел он в точности так, каким я его видела на облаке.

В тот же день я пошла в церковь и впервые за долгое время исповедалась. Я несла эту исповедь весь год. Мне стало легче, но боль не ушла. Не знаю, уйдёт ли она когда-нибудь.

Иногда мне кажется, что боль почти утихла. А в другой раз я думаю, что слишком мало оплакивала его. Как правильно проживать такое горе? Я не знаю. В начале от слёз у меня сдавливало сердце и мне тяжело было дышать. Приснилась умершая бабушка и попросила так не плакать. Я почти перестала. Я встречалась с подругами, работала, смялась, забывала о своем горе. Но в одно мгновение боль возвращалась снова, словно вспышка.

Одиночество стойких

Недавно я прочитала книгу одного известного психолога, где он описывал свой опыт пребывания в концлагере во время войны. Я поняла, что неважно, какое именно с тобой случается горе – смерть ребёнка, неизлечимая болезнь, плен – человек проживает это одинаково. Только тот, кто пережил горе, сможет понять другого, такого же. Автор книги описывал, что чувствует человек, находясь в концлагере: одиночество, боль, злость, ощущение несправедливости, надежда, сменяемая отчаянием.

А вокруг меня люди, которые продолжают жить своей жизнью. Я вспомнила, как ощущала себя стойким оловянным солдатиком с одной ногой. Мне хотелось найти таких же «одноногих» людей, как я, но в моём окружении не было людей с таким горем.

“Я чувствовала себя изгоем. Я искала ответ, почему это случилось. Врачи видели причину в нарушении свёртывающей системы моей крови, эзотерики – в моей карме, в церкви считали, что иногда, чтобы получить ответ на вопрос, может потребоваться вся жизнь.

Любовь

Я вспоминаю, какой я была во время беременности – любящей, счастливой. Я пела ему песни, гладила живот, говорила с ним. Боже, как я была счастлива! Я думала, что больше никогда не буду одна. Засыпая, радовалась, что он со мной, что он пинается. Я уверена, он понимал меня. Иногда он ненадолго затихал, тогда я просила его пошевелиться, чтобы знать, что с ним всё в порядке, и он всегда отвечал. Я ставила ему разную музыку.

“Мне говорили, что я странная беременная, что они в своё время так себя не вели, вот когда родится, тогда понятно. Может, я наперёд знала, что всё так закончится и что это время – это всё, что у нас есть? Что мне придётся его отпустить?

Мне часто вспоминается одно утро. Я варила кофе, пела песню «When you taught me how to dance» («Когда ты учил меня танцевать» – прим. ред.), а в окно светило летнее солнце. Я улыбалась новому дню, своему счастью, во мне было столько любви, что я могла обнять весь мир, каждого человека, каждую травинку. Я никогда не думала, что смогу так сильно любить.

Сейчас я не знаю, что будет дальше, будут ли у меня ещё дети. Я не знаю, будет ли этот мир таким, к какому мы привыкли. Всё стремительно меняется. Но я всегда буду помнить мою любовь к малышу.