Долгожданная беременность наступила весной 2021 года. Все шло очень хорошо, легко. Не было ни токсикозов, ни отеков, ни предлежаний, — никаких других страшилок. Все скрининги и анализы были в норме. В августе устроили гендер-пати, и на нас из шарика посыпались розовые пёрышки. Девочка! Имя придумали сразу – Алиса.

В день ПДР, 8 января, я приехала в роддом с сумками. Меня положили в палату ждать родов. Открытие было только на сантиметр, никаких признаков, что все случится скоро, не было. Мне сделали КТГ, и я пошла обустраиваться.

10 января мне сделали УЗИ. Оно показало многоводие и обвитие. Я запереживала. Пошла искать дежурного или палатного врача. Медсестра на посту только недовольно буркнула, что никого нет, и она не знает, когда будет. Я осталась стоять в коридоре, на мне не было лица. Я понимала, что что-то не совсем хорошо, а я одна и никому нет дела. Моё лицо увидел проходящий мимо врач, спросил, что со мной. Я рассказала про УЗИ, мол, результаты не очень, хочу поговорить с врачом. Надо отметить, что в этом роддоме настолько было распространенно наличие «своего» врача, что меня на каждом шагу, на каждой процедуре спрашивали, кто мой врач. А я отвечала: «Никто». Тех, у кого были «свои» врачи, осматривали и консультировали часто, каждый день, а такие, как я, «бесплатные», были предоставлены сами себе.

Зеленые воды

В итоге, до меня дошел палатный врач и утешил, что мои анализы в норме, все хорошо, многоводие умеренное, а обвитие – не показание к операции. Я немного успокоилась. Срок был 40,4 недели. Спать я уже не могла, нервы на пределе, роды не начинались.

Врач посоветовал мне побольше ходить. Я, как очень послушный пациент, находила в тот вечер 13 тысяч шагов по коридору туда-сюда. И той же ночью я почувствовала, что началось. В 5 утра я включила счётчик схваток. Да, это оно. Я заволновалась и, чтобы не будить соседок, вышла из палаты. Стала ходить по коридору, считать схватки. Ушла в самый конец коридора и села в кресло. Потом встала и услышала щелчок! По ногам хлынула вода. Я очень напугалась. Вод было много, очень много. Жидкость лилась, не переставая, и была зелёного цвета. Я поняла, что это не очень хороший знак, хотя и при переношенной беременности так бывает. Я побежала по коридору к посту медсестры, оставляя за собой мокрую дорожку на полу. Медсестра спала, я разбудила её и сказала, что у меня отошли воды. Она посмотрела на коридор и как давай орать матом, что я залила ей весь коридор своими водами, как посмела!

Я так тряслась от страха и волнения, что уже не могла ничего ей ответить. Побежала в палату, взяла пелёнки. Кое-как засунула пелёнку между ног, и меня на лифте проводили в родовую. Там меня встретила дежурный врач. Она посмотрела на мои зелёные воды и начала орать, осмотр сделала с полным пренебрежением. Это была очень грубая и хамоватая женщина. Потом я слышала, как она, принимая роды, орала на бедную женщину: «Дура!»

Меня отправили в предродовую лежать с КТГ. Там, кроме меня, была ещё одна роженица. У неё уже начались потуги. Она позвонила, и к ней подошёл «свой» врач. Он очень любезно и бережно повел её рожать. Надо сказать, в родовой были толпы врачей, как раз договорных — у каждого свой, а я была «ничьей».

Дежурившая злая врачиха больше ко мне не подходила. Я лежала, следила за схватками и слушала сердце дочери.

Сердцебиения нет

Началась пересменка. Тут ко мне подошли, забрали распечатку с показаниями КТГ и отключили от аппарата, хотя акушерка говорила, что мне нельзя отключаться от него. Меня зачем-то перевели в другую комнату. Сказали, чтобы я походила. Я обрадовалась, подумала, значит всё хорошо, а при ходьбе легче переносить схватки. Через полчаса меня снова положили на КТГ. Акушерка водила датчиком по животу. Сердцебиения не слышно. Она продолжает упорно водить датчиком. Потом зовёт заведующего роддомом. Он приходит, с ним ещё несколько врачей. Он лично смотрит, водит датчиком. Тишина. «Сердцебиения нет», — произносит он.

Я поняла, что произошло что-то страшное и непоправимое. Но психика моя тут же включила все защиты. Я была как в тумане и не понимала, что происходит. Точнее, я понимала, что надо что-то делать, но что? Я начала плакать, акушерка меня пыталась успокоить, ко мне подошла сменившаяся врач.

Она объяснила мне, что надо родить как обычно. Я не понимала, как это возможно, думала, что уже всё кончено, что моё дыхание, схватки, потуги – это всё зря, не для кого стараться.

Дальше начался кромешный ад. Мне поставили капельницу с окситоцином. Схватки стали усиливаться, начались потуги. Я тужилась, но ребёнок не опускался. Вообще. Что-то её держало. Я просила кесарево, но мне отказывали. Говорили, что время ещё есть. (До чего, интересно?) Что после операции мне будет тяжелее и т.д. Потуги были каждую минуту. Адская боль и никакого результата. Мне предложили анестезию на выбор: эпидуралку или укол галоперидола. Я знала, что у эпидуралки много побочек и непредсказуемые последствия, но согласилась на нее.

Анестезиолог приготовился делать укол в спину, в этот момент у меня началась схватка, я боялась, что дёрнусь. «У меня схватка!» — кричу ему, а он говорит, что ему всё равно: «Не шевелись!» — и делает укол в позвоночник. Надо сказать, что анестезия помогла. Боль я чувствовала, но уже могла немного даже закрыть глаза.

Так мои мучения продолжались около четырёх часов. Ребёнок так и не опускался в таз. В итоге кое-как меня увели в родовую. Там я ещё долго мучалась. Наконец, дочка показалась. Она выходила лицом вперёд, что и затрудняло процесс. Когда все закончилось, мне показали мою девочку. У неё было тугое двукратное обвитие вокруг шеи, всё тело было обмотано – и руки, и ноги. Такое обвитие и не давало ей опуститься в таз. На пуповине был большой узел, которого не увидели ни на одном УЗИ.

До и после

Она была очень красивая, с волосиками. Я впилась взглядом, понимая, что фотографии у меня не будет, а запомнить надо. Этот день был полон боли, физической и душевной. После этого никакая физическая боль мне не страшна.

Дальше было много неприятного, болезненного. Выписка, когда мы с мужем вдвоем шли по дорожке от главного входа, а навстречу нам – люди с шариками, цветами. Могила с венком, коляска, кроватка и вещи, накрытые покрывалами, морг, заключение о смерти, слёзы, депрессия.

Прошёл год, а я помню все мелочи, все детали того дня, даже запахи. Самое страшное, что с этим надо как-то жить дальше. А жизнь поделилась на до и после. Я не давала себе провалиться в чувство вины, работала с психологами и с фондом. Мне помогли и чаты, и трансформационные игры, и онлайн встречи. Я использовала всю помощь по максимуму. И вишенкой на торте стал психиатр и антидепрессанты. Конечно, это не уменьшает боли, но позволяет хоть как-то жить жизнь.

Наша любимая Алиса живёт теперь в нашей памяти и на рисунках старшей дочери…