15 октября был ровно год после тяжёлой потери моего второго сына.

Почему-то для меня было важно, чтобы после первых родов прошло 5 лет. Откуда я это взяла – не знаю. Вторая беременность не наступала быстро, поэтому я опять побежала проверять проходимость маточных труб. Все в порядке, и спустя месяц после процедуры наступила беременность. С этого дня наступил период ожидания: братик или сестрёнка будет у старшего ребенка?

На втором месяце начался страшный токсикоз, это был апрель 2020 г. Я похудела на десять килограммов. В машине я ездила с рулоном одноразовых пакетиков, т.к. рвало раз 20 за день. Думала тогда, что будет девочка, потому что с первым ребенком такого не было. Положили в больницу с сильным токсикозом, сделали капельницы от рвоты, стало легче.

Первый скрининг показал, что с ребенком всё хорошо, даже развивается с опережением срока на две недели. Слава Богу, – подумала я тогда и почему-то стала уверенно думать, что плохого ну никак не может случиться, ведь самый опасный период первого триместра закончился.

Однако меня беспокоило то, что токсикоз никак не хотел меня отпускать, хотя говорили, что скоро должен пройти. К тому же, анализы мочи были плохими: находили ацетон, белок в незначительном количестве, но врача это почему-то никак не смущало – просто выписывали антибиотики. Я думала, что это связано с моим возрастом, всё-таки 34 года, организм не справляется.

Мальчик

На втором скрининге в июне тоже всё в порядке с ребенком, по-прежнему опережает свой срок развития, и это мальчик. На втором скрининге кровотоки были в норме. В июле я начала замечать, что отекаю, даже лицо. Про отеки рассказала на приеме врачу, которая не поверила, что это не от воды. Стало подниматься давление, и опять я грешила на свой возраст. Однажды пришлось вызвать скорую, там меня отправили к терапевту, а тот дал направление в кардиоцентр на скрининг. Запись была на 21 августа 2020. Шевеления сына были такие, как будто ему трудно находиться внутри меня, и он время от времени неуклюже просто тихонько переворачивался. Мне казалось, что он спит больше, чем активничает, как и первый ребенок.

21 августа – скрининг. Погода была ветренная, но теплая. У меня в голове много планов: с 3 сентября должен был начаться декретный отпуск, за время которого нужно было многое прикупить к родам. Но все планы были разрушены. На обследовании у гинеколога обнаружили зашкаливающий белок в моче, ещё и давление на приеме было 150/110. Отправили на УЗИ. Мужчина посмотрел быстро, сказав медсестре какие-то цифры и параметры, из всего этого я поняла только вес – 830 гр. За мной пришла медсестра с первого этажа и проводила меня в кабинет к старшей по обследованиям. Всё, что происходило в том кабинете, я помню словно в тумане. Из всего сказанного я поняла лишь то, что ребенок страдает, так как кровотоки нарушены, он не развивается, нужно госпитализироваться.

Страх и неизвестность

Выходные я провела с магнезией с утра до самой ночи. Вкололи три укола для раскрытия лёгких у ребенка. «Зачем?» — думала тогда я, ведь он родится только в ноябре.

Наступил понедельник 24 августа. К обеду меня вызвали к заведующей родильным отделением вместе с лечащим врачом. Там мне огласили: нужно срочно родоразрешаться: улучшений нет, ребёнок может замереть в любую минуту, а так хоть попытаемся его спасти.

Я ничего не хотела слышать в тот момент даже и не понимала, что это происходит со мной, что это не сон. Я только хотела, чтобы это закончилось. Сквозь слезы я не видела ничего и никого, хотя там созвали целый консилиум. «Полное отторжение плода, сильная аллергическая реакция организма на ребенка», — вердикт консилиума. В тот момент понимаешь всю безысходность и свою беспомощность.

В тот же день, в 14:15 путём экстренного кесарева сечения, на 28 неделе родился мой ребенок, мой сын Стёпа весом 720 г и ростом 32 см. Я молчала, не спрашивала ничего – боялась. Наконец, ко мне пришла неонатолог и с опущенными в пол глазами рассказывала про состояние моего сына. Но я ничего не понимала из сказанного ею: все термины и слова для меня были незнакомыми. Для меня было главное, что живой.

Лечащий врач встретила меня в коридоре и с улыбкой: «Твоя варежка так кричит!» Всем мамам, которые через это прошли, знакомы мои чувства и эмоции. Первая встреча с ребенком, первое прикосновение, первые слёзы возле кювеза, первые чувства – это непередаваемые ощущения. Как же обидно было выходить из роддома с пустыми руками, чувствуя себя прокажённой, что не справилась.

Борьба за жизнь

Потом мою «варежку» перевели в реанимацию в областную больницу в отделение недоношенных. Началась борьба за выживание. Каждый день в 12:00 я, как штык, стояла одной из первых возле дверей отделения. Каждый наш прожитый день был для нас победой. Каждый мой день состоял из напряжения, неизвестности, потому что состояние Стёпы было нестабильно тяжёлым, как качели, раскачивалось то в положительной, то в отрицательной динамике.

Каждое утро я просыпалась с тревогой перед предстоящим посещением. И каждый раз – какое было облегчение, когда, увидев меня, врач пропускала к нему в бокс. «Значит живой», — выдыхала я. Диагнозы сыпались один за другим. В полгода у Стёпы начались судороги, его вводили в искусственную кому на сильные препараты. После этого откат назад: мой ребенок перестал улыбаться, конечности перестали выдавать нормальные движения, он их просто напрягал, но не двигал ими. После долгих уговоров и консультаций с Москвой, я дала согласие на операцию по установке сыну трахеостомы, чтобы облегчить ему жизнь, как меня уверяли врачи.

12 октября 2021 г. 15-минутная операция по установке трахеостомы превратилась в двухчасовую, так как возникли какие-то проблемы. Тогда я уже пожалела, что повелась на уговоры и подвергла ребёнка риску. На следующий день в среду я примчалась к нему, где мне сказали, что он не требует кислорода, это хорошо. Я вздохнула с облегчением: скоро сын научится дышать, и мы поедем домой.

В четверг я пришла в часы посещения, и врач с ужасом в глазах сказала мне: «Вам лучше к нему пройти». Я на ватных ногах зашла в бокс, Степашка лежал на 100% кислороде, с высокой температурой, с кучей подключенных лекарств, среди которых был адреналин. Врач сказала, что сегодня ребенка реанимировали два раза, что пока на адреналине сердце его работает… Всё…. Я не могла дышать в тот момент, я не знала, куда себя деть, я готова была продать свою душу дьяволу, если бы знала, где. В тот момент я почувствовала, что такое безысходность, когда смотришь на своего умирающего ребёнка, а помочь ничем не можешь.

Год, месяц и три недели

Настал роковой день – 15 октября 2021 г. Я помчалась к сыну, про себя рассуждая, что раз не было звонка, значит сынок живой, я гнала ужасные мысли от себя прочь, заглушая их хорошими. Но в отделении каменными лица врачей просто сказали, что моего ребенка реанимируют каждые 15 минут. Земля уходила от меня из-под ног. Я зашла в бокс, мой сынок лежал раздетый, весь холодный, местами с внутренними гематомами. Он пытался открыть глаза и чмокал губами требуя, чтобы ему дали соску. Я не помню себя тогда, помню только, что пыталась его согреть, целовала и просила не уходить от меня и не сметь бросать меня. Часы приёма закончились, я уехала домой. А сейчас молю о прощении у сына и корю себя, что не осталась с ним в его последние часы жизни в этом жестоком мире, потому что в 20:00 того дня он ушёл, он устал. Мой ребенок так и не вышел из отделения реанимации, его маленькая жизнь длилась 1 год 1 месяц и 21 день.

Я выла, как раненый зверь, каждый рухнувший осколок моих надежд вонзился в моё сердце и вырезал слово «Прости». И нет ничего страшнее для матери, чем то, что ты забираешь своего маленького ребенка из морга и хоронишь в холодную землю, откуда нет выхода.