13 февраля 2024 года в 9 утра, на сроке 28 недель и 2 дня я сидела возле кабинета УЗИ в роддоме Лахта, ожидая, когда меня пригласят. Рассматривая профессиональные фотографии счастливых рожениц и новорожденных на светлых стенах коридора, я мечтала, как мы встретим нашего сыночка Бореньку. Однако этим мечтам не суждено было сбыться...

Плохие новости

Меня пригласили, и вот я лежу на кушетке, смотрю на экран УЗИ и вижу очертания своего малыша. И тут, будто гром, раздаются слова врача: «У меня плохие новости –сердце не бьётся». Я начинаю опускаться куда-то вниз. Кажется, что на меня рухнула какая-то плита и давит на меня. В голове звучат слова компромисса, я начинаю торговаться со смертью: «Это неправда! Со мной этого не может случится!» Я спрашиваю у врача: «Может, это ошибка?» Но врач показывает на экран, и я вижу, что сердце застыло, да и ножки не сгибаются – они тоже застыли. Не кататься этим ножкам на велосипеде, не разбивать коленки…

Меня душат слёзы. В мгновение ока прибегает множество медработников. Узнаю среди них и моего врача, Сергея Викторовича, а он узнает меня. Уводит в кабинет. Я только успеваю позвонить супругу и сказать, что наш малыш умер. Врач начинает говорить правильные вещи, пытается успокоить меня. Твердит, что с высоким уровнем развития науки мы ни черта не знаем, почему дети внутри нас гибнут, и что не нужно винить себя.

Меня направляют в 16 роддом. Я вызываю такси и сообщаю родным и близким о случившемся. Все поддерживают меня. Уже дома я быстро собираю вещи и лечу в роддом. И вот там меня накрывает. Слёзы льются рекой. В приёмном отделении несколько мамочек с громадными животами, ждущие оформления. Меня проводят вне очереди. Приезжает супруг, забирает верхнюю одежду. Меня отводят в отделение обсервации.

Палата оказывается одноместной в самом дальнем коридоре. Слава Богу, там я не слышу криков младенцами. Вокруг меня тишина, которая разрывает меня от невозможности исправить ситуацию. После ужина медсестра капает мне пустырник, но я не чувствую успокоения. Меня начинает засасывать какая-то чернота, как в самых страшных детских кошмарах. Сердце обливается кровью. Поспать так и не удаётся.

Наутро придут мои врачи, Дмитрий Юрьевич Шамаев и Екатерина Сергеевна и будут выбирать тактику родов. А я всё так же буду пытаться выторговать себе что-то, находясь под страхом обстоятельств. Меня информируют, что кесарева сечения не будет, так как это уже пятые роды, я смогу родить самостоятельно. Мысль о том, что мне придётся пройти через эти роды в сознании, убивает меня. Но Дмитрий Юрьевич непреклонен, говорит, что КС в данной ситуации неразумно и опасно. Приходится сдаться. Зовут еще несколько врачей на консилиум, приходят к выводу, что нужно ставить палочки из водорослей, чтобы подготовить шейку матки.

Приезжает сестра мужа. Вижу по лицу, что плакала всю ночь, переживает. Привозит мне мягкого зайца-обнимашку и много вкусняшек. Чувствую поддержку, и понимаю, что Господь не даст мне пройти через это испытание в одиночку, что есть дорогие и близкие люди, которые меня любят. Дорогая свекровь приезжает к нам домой. Всю неделю она будет заботиться о наших четверых детках, держать дом и готовить, пока я в роддоме. Низкий поклон ей!

Роды

Наконец я на кресле и мне ставят эти палочки. В течение суток начинает потягивать поясница, но я понимаю, что это даже на один сантиметр не тянет. Врачи дают мне таблетку мефипристона, боли усиливаются, но лишь чуть-чуть. Начинает отходить пробка. Открытия по-прежнему никакого. Организм упорно не хочет рожать. Через сутки дают вторую таблетку – становится больнее. И только в субботу утром на осмотре Дмитрию Юрьевичу удаётся вскрыть пузырь. Текут густые темные воды. Я в шоке –обычно воды прозрачные как водица. Меня переводят в родзал, а я так и не могу поверить, что скоро встречусь с Борюсиком.

Слоняюсь по родзалу из стороны в сторону. Становится жарко. Приходит медсестра, измеряет температуру – 37,3. Мне ставят капельницу, антибиотики. Врач объясняет мне, что мы не можем прибегать к стимуляции типа окситоцина, что мы должны всё сделать по максимуму без вмешательств, чтобы сохранить мне матку и возможность рожать. Я ему доверяю. Схватки усиливаются, хотя открытие по-прежнему один сантиметр. Хожу потихоньку, хотя с капельницей и неудобно. Приходит акушерка, а следом – врач. Видя, что мне уже совсем не весело, командует принести мне чай с шестью ложками сахара! Как ни странно, от горячего сладкого чая мне становится получше, но ненадолго. Мне вкалывают промидол, и сознание начинает покидать меня. Акушерка советует не открывать глаза. В итоге я лежу с каким-то туманным сознанием, пришибленная и не способная пошевелиться, а схватки продолжают идти!

Через час примерно меня понемногу отпускает, но боль только усиливается. И тут справа появляется Дмитрий Юрьевич и, говорит, что ножки вышли из матки, что пора рожать. Зовёт врачей, акушерку. Включается свет, и становится очень ярко и шумно. Пытаюсь потужиться, и буквально через две-три потуги выходят ножки и голова. Дмитрий Юрьевич показывает мне Борисика. Малыш обвисает, как мешочек, на руках у врача. Головка сплющена, но глазки крепко закрыты. Тельце всё обмякшее и тёмное, а вокруг шеи намотана пуповина. Его уносят взвешивать и измерять.
Мне удается родить послед. Потом акушерка приносит мне ужин, а Борюсика уносят вместе с последом. Я до сих пор помню маленькое тельце, не больше 900 г, в плотном прозрачном пакете. Больше я его уже не увижу и буду долго жалеть, что не подержала его на ручках и не сказала очень важные слова.
Три часа я нахожусь в родзале, а потом меня на кресле отвозят в палату. И вот тут я понимаю, что мои страдания только начинаются.

Я искренне верила, что, когда роды окажутся позади, мне станет легче. Сходив в душ и сев на чистую кровать, я стала выть. Где-то этажами выше лежал мой мёртвый сын, а я ничего не могла сделать. И, если когда он был внутри, я как будто не воспринимала всё всерьез, то сейчас я поняла, что это не сон, а явь, что физическая боль ничто по сравнению с болью душевной. Я представляла, как я умру и на том свете встречу невероятно высокого и красивого молодого парня, который скажет мне: «Ну здравствуй, мама! Вот мы и встретились!»

Чувства внутри меня сменялись разными сюжетами: сначала я винила себя, что не берегла себя, потом я пыталась проснуться, представляя, что это сон, потом я плакала от дурацкой жалости к себе и желании оказаться дома с мужем и детьми, потом я плакала, представляя, как задыхался мой сынок от пуповины. Как же он там будет лежать, в холодной могиле, это неправильно! Он должен лежать рядом со мной, я должна кормить его грудью, а он должен слышать стук моего сердца!

Следующие дни проходят на автомате. Нянечки привозят мне еду с каким-то виноватым видом, пытаются побольше положить, сочувствуют мне. А я уже ничего не хочу. Меня больше нет. В итоге ухожу сама, взяв выписку и кучу предписаний. Супруг гостинцы. Несу всё своим врачам и акушерке. Шамаев говорит, что не надо было, но я хочу отблагодарить его за чуткость, профессионализм, заботу обо мне и душевное тепло! Спрашиваю про будущее, будто он хиромант, который прочтёт по линиям руки мою судьбу. Как глупо! Но его лицо на мгновение становится каким-то светлым, и он говорит, что конечно же я смогу родить, что нужно время на восстановление и что необязательно ходить в платные роддома, что и у них можно родить ничуть не хуже. Я ухожу из обсервации в объятия к моему бесконечно дорогому и любимому мужу.

Общая боль

Дети восприняли новость о смерти Бори по-разному: трёхлетний Тихон, младший сын, обиделся на меня, что я не подарю ему братика Борю; Сима, третья дочка пяти лет, стала задавать много вопросов. Аня, вторая дочка семи лет, не сразу вообще осознала, что происходит. До неё дошло уже перед сном, она впала в истерику, и мы её забрали к себе в кровать. Утешали, обещали купить котёнка, двух котят, трёх, взять малыша из дома малютки... Но ничего не могло дать ей утешения. Брат, для которого она на протяжении двух месяцев вязала плед, умер. И плед этот стал его погребальным саваном. На утро она стала рисовать гробики с малышом, вырезать Борю из бумаги в натуральную величину, молила дать на него посмотреть -- тоже торговалась со смертью.

Саша, старшая дочка 15 лет, тоже плакала, и проклятый дерматит, выскочивший на нервной почве, ни за что не хотел сдаваться и захватывал всё больше и больше Сашкиной кожи. Каждый переносил эту боль как мог.

Днем я забывалась, а потом наступали ночи. Беспощадные и тихие. Тихие как мои роды, когда никто не закричит и не заплачет. Утешение я находила только в супруге, когда он прижимал меня к себе. Дети напоминали мне лишь о том, что среди них нет моего Борюсика, и это разрывало меня изнутри. Пока не наступил день похорон...

Когда я ещё лежала в роддоме, супруг дозвонился до морга, в который увезли любимого Борисика. Мы хотели похоронить малыша в пятницу, 23 февраля, но забыли, что это выходной! Поэтому муж забрал тело Бори в четверг и в белом гробике отвёз его в наш храм, где супруг служит настоятелем. Женщина в морге всё твердила ему: «Прощайте», а он, не подумав, сказал: «До свидания», -- и лишь сев в машину, осознал, что же она имела в виду. Супруг поставил белоснежный гробик в центре храма и отключил отопление. Священник молился над гробом своего сына и переживал это горе как мог. Отец над гробом своего сына. Христианин над гробом своего сына, которого нельзя крестить.

Но я благодарна Господу, что дал это утешение: возможность Борюсику побыть в храме, где его носила мать в животе, где она причащалась, где она молилась на мощах святого Бориса, чтобы выносить малыша. А наутро мы приехали за ним в храм: супруг, Сашка и я. Свекровь взяла на себя весь груз приготовлений к поминкам. Готовила, мыла, убирала. Пока мы уехали хоронить Борю, она оставалась с малышами дома. На кладбище нас уже ждали. Рабочие искренне сочувствовали нашему горю и сделали всё очень добротно и по совести. Супруг читал чин-последование при смерти некрещённого младенца. Пришло время прощаться. Рабочий забрал гробик и уложил его в могилу. Мы кидали горсти земли и смотрели, как закапывают нашего сына. Сделав холмик, рабочий поставил крест и украсил могилку лапником. Сестра мужа положила букет белых цветов и красивейшего ангела – статуэтку. Я взглянула на небо, куда-то ввысь и смогла вдохнуть морозный воздух полной грудью. Я почувствовала, как же нас сильно любит Господь. Ведь он сохранил меня, мать своим детям, жену мужу, дочь матери, невестку свекрови, сестру брату, мне -- матку, и всем нам подарил настоящего безвинного ангела, который до скончания веков будет молиться за свою семью, а когда придёт время скажет: «Здравствуй, мама, вот мы и встретились!»