Читая эту историю, Вы можете столкнуться с сильными чувствами и переживаниями, поскольку в ней рассказывается о тяжёлых и трагических событиях из жизни одной семьи.

Мне 23 и Ваня мой первый желанный ребенок, мой мальчик. У него никогда не было проблем со здоровьем, развивался и рос, как и все дети. Были и бессонные ночи, режущиеся зубы, колики – всё, как у обычных детей.

Но одним зимним днём поднялась температура, не критично. Врач диагностировал ОРВИ, но как мы ни сбивали жар, температура в итоге становилась только выше. Приехавший врач скорой помощи дежурно осмотрел ребенка, несмотря на затрудненное дыхание сына, сказала, что я зря паникую. Спустя час дыхание было всё таким же тяжёлым. Сделали все необходимые при ложном крупе манипуляции, но сын всё равно задыхался, а к приезду реанимации уже начал терять сознание.

Затем была реанимация, которая ехала дольше положенного времени, медики, которые зашли без оборудования. При медицинских работниках он был жив 60 секунд. Укол преднизолона – и у ребёнка остановилось сердце. А дальше всё, как в тумане. Массаж сердца, искусственное дыхание, кардиограф и – прямая линия…

Обжигающе холодный приговор

Мы приехали на реанимобиле в детскую больницу довольно быстро, хотя казалось, что время ужасно тянется, как замедленная съёмка в каком-то кино, и мы никогда не доедем. Летели через все перекрёстки на красный свет, обгоняя всех вокруг. Что творилось в салоне машины, не знаю. Мне было страшно знать и видеть и слышать. Я ехала на переднем сиденье, вцепившись руками в торпеду машины и что-то постоянно шепча себе под нос.

Остановились у реанимационного блока больницы, я выскочила и стала звонить в отделение, чтобы скорее пришёл врач, снова ожидание казалось вечностью. Вышли медсестры, за ними не спеша вышел врач. Доктор из реанимобиля стала объяснять им ситуацию, но никто не торопился, а внутри меня всё тряслось и клокотало и была одна мысль: «Скорее!» Врач больницы неспешно последовал к автомобилю скорой помощи, что он делал там, не знаю. Наверное, слушал стетоскопом, потому что больше с собой он ничего не взял. Муж открыл дверь машины, чтобы узнать ситуацию.

“Мы стояли совсем раздетые, без курток, в лёгких кофтах и ждали, ждали приговора. Из машины донеслось: «Зачем вы мне труп привезли, что мне с ним делать? Он мне не нужен. Вызывайте полицию, сидите, ждите!» И спокойно проследовал в отделение, погасив свет…

Тишина и шок. Надежда была до последнего… Я зашла в машину, там лежал мой ребенок, такой маленький, совсем раздетый, в детском одеяльце. Во рту у него была трубка для искусственного дыхания, сам он был уже бледным. Аккуратно вытащила клапан изо рта, укрыла его одеялом и взяла на руки. Я сидела и качала его на руках, смотрела на него, гладила его носик и приговаривала: «Всё хорошо. Ванюшка, только приснись мне, только прошу тебя, приснись мне…»

В машину села мама и плакала в голос, с другого края от меня рыдал муж, звонил своему другу и кричал в слезах: «Ваня умер!» Никогда не забуду этого. А я всё сидела, качала Ванюшу на руках и прижимала к себе.

Спустя время приехали эксперты, полиция, следователь, было много вопросов, бумаг… Самым тяжёлым был для меня момент с экспертом. Он попросил положить Ваню, развернул его и стал осматривать. «Ещё тёплый, суставы гнутся», – всё это записывал, комментировал. И вдруг он повернул Ваню на бок, и внутри у меня всё оборвалось, глаза стали квадратными от ужаса: на всей спине, ручках и ножках были розово-фиолетовые пятна. Я остолбенела. Я отвернулась, чтобы ничего не видеть, меня о чем-то спрашивали, фиксировали что-то, я плохо соображала и не понимала, что происходит.

Последние семь часов

С момента прибытия в больницу в 23:30 и до момента, когда Ванюшу увезли, прошло семь часов. Семь часов мы сидели в реанимационной машине…

“Прощаясь, я всё твердила ему только одно: «Приснись мне!» Вышла из машины, следом выходил муж. Мужчина наклонился ко мне и сказал: «А теперь бегите! За больницу, машину, куда угодно, но только не поворачивайтесь и не смотрите!» И тут я закрыла глаза руками и завыла в голос, ко мне пришло осознание – на этом всё…

Я не слышала, как его забирали, как уезжала машина, не помню ничего…

Дома нас ждали его вещи, игрушки, недоеденная пюрешка, ампулы адреналина и полное непонимание, как жить дальше… Два часа проспала очень крепко, ничто не тревожило меня. Проснулась часов в восемь утра с желанием выйти из дома. Не хотелось ни с кем сталкиваться из домашних и тем более не хотелось разговаривать. Всё снова было, как в тумане; тяжёлая голова, сына нет в кроватке. Даже странно. Я тихо собралась, закрыла за собой дверь и вышла в подъезд. Я открыла тяжёлую дверь, и меня встретило яркое солнце, голубое чистое небо, морозный воздух, искрящийся снег. Меня вдруг охватила неистовая тоска и грусть. Я оперлась спиной на дверь и осталась стоять, глядя на небо. Неужели все? Неужели мой ребенок никогда больше не увидит этого голубого неба и своих любимых самолётиков? Он так любил смотреть на самолёты и, слыша их гул, всегда поднимал глаза на небо и безошибочно их находил. Неужели мой ребенок больше никогда не увидит солнце и не сощурится от его лучей? Неужели он никогда больше не вдохнет этот морозный воздух? Как же так? Как так может быть? Ведь он совсем мал еще, так не бывает, должно быть всё не так… Он ведь только в воскресенье впервые потрогал ручкой снег и понял, что он обжигающе холодный… В этот момент земля ушла из под ног.

Новая жизнь

Моему сыну был 1 год и 8 месяцев. И ему не оказали должным образом медицинской помощи.

Спустя сорок дней после смерти Вани я узнала, что беременна. Новая жизнь стала спасательным кругом. Было много сложностей, слёз. Я много общалась с разными психологами, много работала сама над собой. Я приняла эту ситуацию и смирилась с необратимостью случившегося. Новый ребенок дал возможность восстановиться, дал свет и надежду, дал возможность научиться жить снова, с чистого листа. Я больше не плачу, хотя о Ване помню каждый день, но теперь вспоминаю его с доброй грустью и качаю на руках его маленького брата.