У меня прекрасный муж, красивая история любви. Мы много лет вместе, счастливы. 25 ноября была наша десятая годовщина свадьбы. В тот же день умер наш сыночек, наш первенец.

Беременность проходила отлично, все вокруг делали комплименты тому, как я расцвела. 22 ноября я чувствовала себя хорошо, гуляли с мужем по паркам, фотографировались. Друзья, увидев наши фотографии в соцсети, написали: «Какие у вас счастливые глаза!»

Внезапные схватки

Вечером того же дня начал болеть живот, но я терпеливая, мы оба врачи, и были уверенны, что понимаем, что происходит. Но, оказалось, что это были всё-таки схватки. Утром 23 ноября, приехав на скорой в роддом, я всё ещё не осознавала, что происходит, ждала капельницу со спазмолитиком и ждала, что боль пройдёт. Ещё через час врач посмотрит меня на кресле и объявит самое страшное: «Раскрытие почти полное, вы рожаете, и уже не остановим».

Зная, что бывает с детками на таком сроке (26 недель), я как будто провалилась в страшный сон, из которого не выбраться. Помню, как делали УЗИ: «Ребёнок перевернулся в головное, будем рожать». Помню, как постоянно спрашивала: «Он живой?», как писала смс маме: «Рожаю». И уже с каталки позвонила мужу.

Я очень благодарна всему персоналу первого роддома в Петербурге! Никто не сказал мне злого слова, не нанёс дополнительной травмы. Меня держали за руку, со мной ласково говорили и поили водой, когда в родах уже трескались губы. Я плакала, но старалась собраться и родить «правильно», потому что неонатолог сразу сказала мне: «Ребёнок на таком сроке как хрустальная ваза, делай всё, как тебе говорят врачи».

“Сильнее боли схваток был только мой ужас от всего происходящего – мне было смертельно страшно за сына, я понимала, что он не готов.

Встреча с сыном

Малыш родился в пузыре. Я безудержно рыдала. И самое страшное: когда мне положили его на живот, я побоялась посмотреть на него, прижать к себе! Всю жизнь буду сожалеть о том, что в первые секунды жизни я не приняла тебя, мой ангел. Мне было слишком страшно.

Меня перевели в палату. Вскоре начали поступать первые новости: что через два часа малыш уже задышал сам, выглядит крепким, 4/6/6 по Апгар и что есть надежда. Каждые 2-3 часа я сцеживала молоко и приходила к нашему крохе в реанимацию подержать за малюсенькие пальчики, погладить, спеть песенку, написать «записку».

В первую же ночь, несмотря на все ковидные ограничения, моего мужа пустили познакомиться. Я теперь вижу нас со стороны, как будто сижу и наблюдаю, сидя на потолке. Видимо, так меня защищает психика. Вот я – бледная, с пустым животом, в домашних штанах, когда все роженицы в сорочках, испуганная. Вот мой муж – растерян, взволнован, прижимает меня к себе, целует в лоб, с каким то опасением смотрит на кювез. Вот наш Максим, наш долгожданный мальчик. Крошечный, держит пальчиками вязанного осьминожку. Немного хнычет. Больно ли ему? Страшно ли? Мы не знаем, мы беспомощны.

“Сейчас, вспоминая эти жалкие, грустные 5-10 минут в реанимации я осознаю, что это единственное время, что было нам дано. Время нашей семьи, когда мы были все вместе, втроем. Я очень благодарна врачам, что пропустили мужа. Он сказал позже, что, только увидев Максима, смог почувствовать, что стал отцом. А это бесценно.

На следующий день появилась призрачная надежда. Я продолжала ходить в реанимацию, мне даже позволили подержать сыночка на руках. Сняв футболку, я прижала его к груди и старалась не дышать, шептала ему, как мы сильно его любим. Днём же началось страшное: Максима должны были перевозить в отделение для недоношенных, но внезапно началось лёгочное кровотечение. Моя интуиция как будто снова проснулась: вот оно, началось. Говорят, что материнское сердце не обманешь. С того момента, как я поняла, что рожаю, я как будто стояла на краю огромной пропасти и видела, что впереди бездна и всё закончится плохо. Но никто мне не верил.

Мы будем прощаться

Простояв несколько часов над аппаратами, я следила глазами, как падает сатуация у нашего малыша. Мне периодически становилось нехорошо, старалась не упасть, чтобы врачи не отвлекались на меня, а спасали сына. Затем меня отправили «отдохнуть», в палате меня вырубило, наверное, на час. И снова как зомби: встать, сцедить, идти в реанимацию. На тот момент в палате со мной было уже трое мамочек с детьми, и я ещё с утра поняла, что здесь мне будет невыносимо. Попросилась в отдельную за любые деньги.

Когда ночью я снова пришла к Максиму, вокруг него снова была беготня врачей, медсестёр. Мне разрешали находиться там с сыном столько, сколько смогу выдержать. Это еще один повод для благодарности этим врачам: быть с ним, видеть, что с ним делают, — для меня это было необходимо. Но я врач и всё осознавала, не устраивала истерик и не лезла в их работу. Не знаю, нужно ли маме не врачу видеть такое. Мне сказали, что эта ночь будет критической и если малыш её переживёт, то шансы хорошие. Если переживёт…

В полночь кровотечение открылось вновь. Врачи прилагали все усилия, но ничего не помогало. Около двух часов они боролись за нашего Максима. Я сидела и ждала. В какой-то момент перестала даже писать мужу, т.к. уже чувствовала, к чему всё идёт, но ещё не хотела признавать это и боялась напугать его. Просто ждала. В какой-то момент вышла наша врач и сказала фразу, которая звенит в ушах до сих пор: «Мы будем прощаться с Максимом».

Бом! – звон в голове: «Он не справляется, мы будем прощаться». С этого момента я сидела, покачиваясь вперед-назад, говорила вслух с сыном, как сумасшедшая, медсёстры вокруг сочувственно шептались. Вышел второй врач: «Коллега, вы же всё понимаете». Прошло ещё несколько минут, я слышала, как долго его реанимировали. Я благодарна, что боролись: «Раз, два, три… Адреналин!.. Раз, два, три… Ещё!» Много-много раз. Никто не отключал моего Максима. Он ушел сам.

Страшно вспоминать, как я его «отпустила». Слушая, как откачивают сына, я молилась – не богу, бога нет — я молилась Ему, сыночку, чтобы держался, чтобы боролся. И в какой-то момент меня как будто ударили в грудь, у меня перехватило дыхание, я поняла, как страдает наш ребёночек. Задыхаясь, теряя кровь. И я зачем-то прошептала: «Сыночек, если тебе очень больно и очень страшно – уходи». Через пару секунд констатировали время смерти. Часть меня умерла тогда вместе с нашим малышом. Умерла наша большая маленькая любовь.

Благодарность

Я благодарна врачам за эмпатию. Когда я уже услышала время, встала, чтобы зайти к нему, навстречу вышла наша врач, вся в слезах, обняла меня, предложила попрощаться. Плакали медсестры. Я не смогла себя заставить взять его – он так сильно изменился, наш Максим. Кювез был открыт. Я только смогла подойти и погладить, подержать еще раз за ручку, попрощаться и на ватных ногах выползти из реанимации. Позже я позвоню мужу, не сразу, а только осознав, что он зарыдает. Да, мужчинам так же больно, мужчины плачут!

На следующий день ко мне в палату придёт психолог роддома, и это будет очень ценно, спасибо ей! Вечером меня выпишут, как чумную, врачи отделения будут избегать смотреть мне в глаза, и мы выйдем из роддома с пустыми руками, с бездной в душе, с неизлечимой болью.

Прошло ровно 6 месяцев (на момент написания истории – прим.ред.). Я начинаю вспоминать эту беременность, которая началась прошлым летом, с благодарностью, как самое счастливое время в жизни.

​​​​​​​Спасибо вам, фонд «Свет в руках». Если бы не вы, было бы совсем невыносимо выползать из этого нескончаемого горя.