Теперь я точно знаю, что «не смотри» – это неправильно

Меня зовут Евгения. Сейчас мне 38 лет. Это была моя вторая беременность. Старшей дочери Полине 17 лет. И я всегда хотела, чтобы разница между детьми была большая. Так получилось, что у моих детей разные отцы. Официально замужем второй раз я не была, но жили мы фактической семьей. Вторая беременность была запланированной и желанной. Единственное, что омрачало ситуацию, это мое здоровье. У меня диагностировали большую фибромиому, и стоял вопрос сначала беременность или операция. Честно скажу, я боялась последствий операции, и в беременность мы шли под надзором моего лечащего врача, которая сказала, что риски невынашивания у меня точно такие же, как и у здоровых женщин. Забеременела я довольно быстро и в первом триместре пролежала почти месяц на сохранении. Если первую беременность я практически не заметила, то вторая давалась мне очень тяжело физически. Я почти ничего не могла есть, и к тому же добавился гестационный диабет. При этом постоянный прием утрожестана, иммуноглобулинов и проверка ХГЧ.

“Я всегда знала, что у меня будет вторая девочка. И имена для детей у меня рождались задолго до их зачатия.”

Шевеления я почувствовала довольно рано, примерно на 17 неделе, и второй триместр я уже переносила более или менее хорошо. У меня не было ни болей, ни выделений. Как говорится: ничего не предвещало… Я не знаю, что меня дернуло пойти на второй скрининг раньше срока. То ли то, что я перечитала кучу статей на эту тему, то ли действительно интуиция. На скрининг я пришла на сроке 19 недель. И у меня уже было открытие 2 см. И дочь, прямо, готовилась родиться. Меня сразу решили госпитализировать.

Тут хочу сделать отступление. В нашем городе, на данный момент, лучшей считается Областная Клиническая Больница. Но жителям города попасть в неё даже по скорой помощи совершенно невозможно. А так как я проходила все обследования в этой больнице на коммерческой основе, то мне предложили поехать в какую-нибудь из городских больниц. Как вы понимаете, совершенно самостоятельно. В этой больнице никакими легальными способами меня оставить не могли. И я очень благодарна перинатологу, которая взяла на себя ответственность и отправила меня в патологию беременных областного перинатального центра, прямо к заведующей отделением.

“Заведующая отделением при первом же осмотре сказала, что наши шансы равны примерно 30%.”

Много это или мало – 30%, мне даже сейчас сложно сказать. Думаю, что если бы тогда мне сказали, что у нас 10%. Я бы точно так же ответила: «Делаем всё, чтобы спасти ребенка». Так как была пятница, нам с дочкой дали три дня. Три дня на то, чтобы или начались самостоятельные роды, или мы бы продержались. Тогда мне казалось, что это самые длинные три дня в моей жизни. Мы продержались, и мне провели операцию по ушиванию шейки матки. Операция прошла успешно. У меня появилась малюсенькая надежда. Но через несколько дней, при установке пессария, врач была шокирована: пузырь пытался пролезть через шов. Заведующая отделением такое видела впервые, но поставила пессарий, и пузырь вроде бы ушел на место. И опять надежда, что нам может ещё повезет…

Ещё неделя капельниц, уколов и строгого постельного режима. Мне было совершенно всё равно, что делают с моим телом, лишь бы дочке это помогло. Детка была очень активна, и её сердечко я слушала на доплере несколько раз в день. Разговаривая с её папой по телефону, мы придумывали, как отдадим такую активную барышню на танцы и будем брать в походы. Так мы прожили ещё неделю. Но чуда не случилось. Чудеса это вообще как-то не про меня…

Детка начала медленно затихать. Шевелилась меньше и не так активно. Я готова была жить эти дни в обнимку с доплером, чтобы хотя бы слышать её.

Говорят же, что самые страшные вещи случаются по ночам. Из меня начала выливаться прозрачная жидкость, сначала я думала, что воды. Чтобы провести анализ, нужно было каким-то образом попробовать её собрать. Никаких тест-прокладок, понятное дело, в отделении не было. Утром, на осмотре, врач сняла пессарий, это были не воды, но от этого легче не стало. Шов на шейке матки расходился. При немереном количестве антибиотиков влитых в меня, нам не удалось избежать заражения… Позже выяснило, что это грибок, и антибиотики все равно не помогли бы.

“И вот вечером я не услышала сердцебиение. Медсестра мне говорила, что вот же оно, тихое, что, наверное, малышка отползла, и поэтому плохо слышно… Не знаю, я её уже не слышала...”

Так начались самые долгие сутки в моей жизни. Вечер. И у меня начинает подниматься температура. В больнице только один дежурный врач, которая физически не могла уделить мне много времени. Акушерка смотрела, роды не начинались. Мне пытались сбить температуру, и дождаться утра. К семи часам у меня уже температура 40. И она не сбивалась. На осмотре заведующий родильным отделением сказал, что ребенка больше не спасаем, а спасаем орган и меня, и проткнул пузырь. В тот момент я просила сделать операцию, только чтобы всё быстрее закончилось. Но врачи мне твердили: «Мы спасаем орган! У тебя еще будут дети! Терпи!» Температура не падала, схваток не было, меня трясло, я не могла сидеть и даже двигаться. Меня перевели в гинекологическое отделение. И 6 часов сбивали температуру, чтобы пустить меня в роды. Я, практически, не помню эти часы. Капельницы в две руки, то озноб, то жара… Я очень благодарна врачам и медперсоналу. Они не уходили после окончания смены и ждали вместе со мной. Никто меня не бросил и не оставил дежурному врачу. И я не хочу думать о том, спасали ли они меня, или честь больницы. Они были рядом и ждали. Когда температура упала до 37,5 мне дали две таблетки, и довольно быстро начались схватки.

Дочь я родила одна, смотря на потолок в палате и складывая из каких-то пятен на нём морду тигра. Не знаю, почему я это запомнила. Это было 16 февраля 2016г. Я видела её мельком. Медсестры, которые её и меня забирали в операционную, говорили всё время: не смотри, не смотри. Я помню, как всё искали пакет, чтобы её положить. Её несли в чёрном пакете для мусора.

Потом операционная, и уже выходя из наркоза я услышала её вес, рост… Какая-то медсестра спросила тогда, знаю ли я, кто у меня.

- Девочка.

- Да, девочка.

И я опять провалилась.

“Дочь приснилась мне в первый раз на 40 дней. Можно верить в это число, можно нет, но случилось именно так. Во сне она была крошечной малышкой с тёмными волосами, мы с мужем её одевали и шли гулять. Очень тёплый был сон.”

Всё это время, проведенное в больнице, я могла всегда разговаривать только с мужем. Когда появлялась надежда, я общалась с подругами и мамой, когда пропадала, могла говорить только с мужем. Он всё это время поддерживал меня, как мог. С друзьями общалась в основном в смс. В день, когда мы потеряли дочь, муж ждал известий под стенами больницы. В тот момент, конечно же, никто не предлагал ему подняться в палату. Мне было не до этого. Сам он не просился, но я знаю точно, что он очень сильно переживал уже за меня. Когда отошёл наркоз, я позвонила близким подругам, что говорила, не помню. Помню, что понимала, что нужно сообщить о случившемся сейчас, пока я в дурмане, а то потом просто не смогу.

Через неделю меня выписали, и началась совсем другая жизнь. Не могу сейчас сказать почему, но я совсем не дала себе плакать. Мне казалось тогда, что расстраивать слезами мужа и старшую дочь нехорошо. Через две недели после потери дочки у меня был день рождения. И именно в этот день мне позвонили из женской консультации, чтобы узнать, почему я не пришла на очередной прием…

“Я совершенно не хотела видеть людей, никого, кроме мужа и дочери. Я не могла выходить из квартиры, только дома я чувствовала себя более или менее нормально. Меня ничего не интересовало и не трогало. “

Первый месяц я не помню совсем. Я ничего не делала, может быть вышивала… Совсем не помню. Самое страшное для меня было – встречаться с людьми, которые знали о моей беременности. То ли ощущение, что я не оправдала их надежд, то ли чувство стыда, то ли нежелание ставить людей в неловкую ситуацию, заставляло меня избегать людей вообще.

Мне хотелось говорить о моей дочери, о том, какая она крошечная была, о том, что, наверное, хорошо, что это произошло сейчас, и её не реанимируют… Мне хотелось говорить о ней, как о человеке. Как о человеке, которого я потеряла. Мне же пытались сказать, что она не человек, что так бывает… Ну всё то, что говорят окружающие в таких случаях, когда считают, что подбадривают, а на самом деле делают ещё хуже. И я пресекла разговоры на эту тему. Я до сих пор, а прошло уже больше года, ни с кем из близких и друзей не могу откровенно говорить о моей дочери. С мужем у нас тоже не получилось поговорить, любое упоминание у меня вызывало слезы, а он очень не любил, когда я плачу, поэтому мы старались тщательно обходить эту тему. Пришлось всё очень глубоко запрятать в себя.

Я никогда себя не винила в произошедшем. Но периодически у меня всплывают в голове вопросы к врачам: Почему не наложили шов раньше? Почему не сказали о дополнительном УЗИ контроле за шейкой? Почему отменили утрожестан на 16 неделе? Что случилось, того не изменить. Я стараюсь не мучить себя этими вопросами.

Почти полгода постельного режима, конечно, сказались на моей физической форме. У меня не было сил сходить в соседний магазин. Я чувствовала себя больной и беспомощной, при том, что всегда вела активный образ жизни. В мае мы с друзьями запланировали поход в горы. У меня оставалось всего полтора месяца, чтобы хоть как-то привести себя хоть в какую-нибудь форму. Ни о каких нагрузках, конечно, речь не шла. Я начала ходить. Сначала в дальний магазин за хлебом, потом обошла квартал. Через полтора месяца ежедневных тренировок я смогла пройти 10 км. С мыслями было куда сложнее, я занимала голову разными делами: маниакально шила, занималась огородом, впервые в жизни консервировала на зиму – закрыла 160 литров. Это помогало на время забыться.

“Первый раз муж ушёл через три месяца после потери нашей дочери, найдя совершенно чудовищный повод - обвинив меня в измене.”

Он всегда был очень ревнив, и я привыкла жить в твердых рамках. Но абсурдность обвинений в нынешней ситуации зашкаливала. Я практически не выходила из дома и ни с кем не общалась. До меня и сейчас не доходит, как такое могло прийти в его голову. Но я настолько остро нуждалась в нём, что всеми правдами и неправдами вернула его. На тот момент я не представляла жизни без него. Мне казалось, что горе нас сблизило, что вместе мы сила, и что просто нужно немного подождать. У меня в голове не укладывалось, как можно бросить близкого человека в такой ситуации.

За лето он уходил три раза, и каждый раз обвинял меня во всех тяжких, а я так боялась остаться в тот момент без поддержки и заботы того единственного человека, которому полностью доверяла, что каждый раз прилагала неимоверные усилия, чтобы вернуть его. Я всё время просила прощения, буквально за всё. За то, что встретилась с подругой; за то, что получила смс от друга; за то, что вышла в магазин; за то, что оказалась не такой здоровой, как, наверное, ему бы хотелось. Мне казалось, что без него я совсем пропаду. Четвертый уход оказался окончательным. Наверное, я уже понимала, что лучше не будет. Расстались мы плохо. Столько гадостей и проклятий в свой адрес я не слышала никогда и ни от кого. Сейчас это уже не имеет значения, но помнить я их буду, уж если не всегда, то очень долго ещё. Может быть так вышло из-за того, что мы так и не смогли поговорить, каждый сделал вид, что беды нет… Не знаю… Он оставил меня через полгода после потери нашей дочери, перед моей операцией и с большими долгами, которые образовались за время моей беременности. Для меня это самый низкий и бесчеловечный вид предательства.

“Всё это время мне помогала выживать только моя старшая дочь. Думаю, без неё, я бы не справилась.”

Только при ней я могла плакать и не надевать маску «у меня все хорошо». Хотя, конечно, я её уберегала от всей информации. Полина очень ждала сестру. Мы вместе выбирали имя, на карманные деньги она покупала маленькие одёжки… Мы горевали с ней вместе. Как ни странно, но больше всего понимания и заботы я получила от моей 16 летней девочки. Она моя сила и гордость!

Сейчас я понимаю, что мне нужна была помощь. И мне, и мужу. Но тогда мне казалось, что я хорошо держусь: у меня не было истерик, бессонницы, я всего лишь не хотела видеть людей и выходить из дома. Я не видела в этом большой проблемы. Точнее я понимала, что со мной что-то не так, но мне было стыдно это признавать. Мне казалось, что мои чувства и ощущения ненормальны, и я стеснялась этой «ненормальности». Подруга периодически предлагала мне сходить к психологу, но мне казалось, что мне это не нужно. Истерика и слезы меня накрыли только через 9 месяцев. И я не стала себя сдерживать. Я, наконец-то, дала сама себе разрешение проплакать мою потерю. Примерно в этот момент вышла книга Анны Старобинец «Посмотри на него», и для меня это было большой поддержкой. Наконец-то, я поняла, что всё, что я чувствовала, и всё, что со мной происходило, это нормально, это не стыдно, что я не одна живу с этим ужасом внутри. Книгу прочитала мгновенно, было ощущение, что она про меня. Перечитывать её никогда не буду. И передала её отцу своей дочери в надежде, что, может быть, ему хоть чуть-чуть станет понятнее, с чем я жила и боролась каждый день. И если бы эта книга попала мне в руки раньше, мне действительно было бы легче пережить этот год. Скажу даже, что по-моему мнению, она обязательна к прочтению семье и друзьям.

И примерно в это же время я вступила в группу в Facebook и узнала об Александре Фешиной, прочитав её историю. Александра была первым человеком, которому я попыталась всё рассказать, и после общения с которым мне стало легче. Потом я сходила на прием к психологу, но удовлетворения от нашего общения не получила. Её вердикт: «Ну может и к лучшему, что вы потеряли дочь, коль у вас такие проблемы с мужем» считаю, мягко говоря, не корректным. Я не хочу обидеть сейчас психологов, но полностью понять тебя в этой ситуации может только человек, переживший подобное. В этой ситуации совет психолога: «Ну, поплачьте», звучит как издёвка.

Не буду скрывать, читая история других девушек, я им завидовала. Мы вроде бы в одной лодке, но мне так не хватало всё это время поддержки мужа. Мне очень не хватало вот этого единства: «в болезни и в здравии»…

“Работу Александры по популяризации проблемы перинатальной потери я считаю бесценной! Когда ты с этим не сталкиваешься, её вроде бы и нет, а когда столкнулся, то без помощи выбраться в одиночку очень тяжело.”

Через год после случившегося мне сделали операцию. Она прошла успешно. Я вышла на работу. И, в принципе, я уже живу так же, как и до беременности. Рядом со мной моя старшая дочь и мои друзья. Моя любимая поговорка по жизни: «Если Бог закрывает перед тобой дверь, то где-то он обязательно открывает окно». Недавно я познакомилась с мужчиной, и вроде бы даже личная жизнь налаживается. Будут ли у меня еще дети, я не знаю. Я не могу сейчас сказать, что хочу забеременеть.

Говорят же, что нужно пережить 4 смены времени года после потери, чтобы прийти к принятию. Так произошло и со мной. Только для меня этот год шёл с предполагаемой даты родов. Всё это время я думала о своей детке ежедневно и постоянно. На память о ней у меня осталась коробка с вещами и фотографии узи. Я очень жалею, что не смогла попрощаться с ней, что не смогла её рассмотреть и запомнить. Теперь я точно знаю, что «не смотри» - это неправильно.

Моя младшая дочь при рождении весила 380 гр. и была ростом 20 см. Её зовут Ярослава, Яся.

По статистике , каждая 6-я семья в России сталкивается с перинатальной утратой , потерей беременности и им нужна поддержка и помощь.

Наш фонд оказывает поддержку таким семьям: как мужчинам, так и женщинам – мы проводим группу поддержки родителей в Москве, организуем личную поддержку с профессиональными психологами, готовим и делаем доступными каждой семье материалы, которые могут поддержать в такой ситуации.

Нам нужны сейчас финансовые ресурсы на то, чтобы каждая семья, потерявшая ребенка, своевременно узнала о том, что они не одни, и они могут и должны просить о помощи. И получат ее.

Вы тоже можете помочь! Потому что даже совсем маленькая сумма денег вносит вклад в это большое дело. По всей стране семьи смогут узнать, что они не одни, что рядом есть люди, и они хотят их поддержать сейчас.

Помочь Фонду: СМС на номер 3434 со словами НЕОДНА пробел СУММА ПОЖЕРТВОВАНИЯ (например, НЕОДНА 500)

Помочь фонду