Ничего не предвещало такого горя

Мы с мужем старались, чтобы беременность наступила тогда, когда и мы оба будем готовы, и наше финансовое состояние будет позволять. Ещё до наступления предполагаемой даты месячных я поняла, что беременна. Сделала тест, через пару дней пошла к гинекологу, на УЗИ, и вскоре встала на учёт.

Нельзя тянуть

Вплоть до 20 недели всё было прекрасно. А потом я заболела: высокая, не спадающая температура, но все уверяли меня, что это просто простуда. Я сбивала жар парацетамолом, пила бульоны и много-много воды. Муж хотел вызвать скорую, я сказала, что ничего страшного, все пройдёт. Через пару дней я выздоровела.

На втором скрининге увидели плацентарные изменения. Гинеколог убедила меня, что это из-за простуды, и скоро всё восстановится. Через пару недель повторили УЗИ – всё отлично, плацента в норме, развитие отличное –  рост, вес, все органы в норме.

34 неделя. Высокие показатели ферментов печени, гепатоз беременных. Врач направляет на госпитализацию в роддом. Говорят, что будут стараться протянуть как можно дольше, не дав отказать моей печени.

36 неделя. Рекомендуют срочно сделать кесарево – тянуть больше нельзя, хотя моё самочувствие было отличным, КТГ хорошее, да и малышка активна. Решили попробовать естественные роды, но раскрытие так и не стало больше двух сантиметров. Отправили на операцию.

Кесарево. Малышку достали, и она тут же закричала, очень звонко. Самый счастливый момент в моей жизни! Мне поднесли её, чтобы посмотреть. Я поцеловала её, но в тот момент плохо понимала, что происходит.
Дочку унесли в детское отделение. Врачи закончили операцию, и меня отвезли в послеоперационное.

Прости, мы старались

Вечером, когда всем принесли детей на кормление, ко мне зашёл неонатолог. Она сказала, что состояние малышки тяжелое и нестабильное, подключили к ИВЛ, остановили кровотечение, капают лекарства. Врач добавила, что, как только я смогу встать, могу навестить дочку в любое время. Утром меня всё никак не переводили в палату. Я спрашивала о малышке. Мне сказали, раз врач не пришёл, значит всё стабильно. Я успокоилась.

Как только перевели в палату, я побежала в детскую реанимацию и, наконец, увидела её –  с множеством проводочков и препаратов, на аппарате ИВЛ. Врачи в тот момент её реанимировали. Я, ничего не понимая, подошла, мне разрешили встать рядом с ней и держать её за ручку. Сказали быть готовой, что я её потеряю! Я услышала, но не поверила: подумала, что они просто меня готовят к самому плохому. Я-то знаю, что всё будет хорошо. И вот я с ней, пульс в норме, сатурация растёт постепенно. Она открывала глазки и пыталась вдохнуть. Я стояла рядом и рассказывала ей, кто ее ждёт дома, и как все рады её появлению.

Аппарат запищал, сатурация 13, снова реанимационные действия –  состояние нормализовалось. Меня попросили выйти, пока привезли и подключают к аппаратам другого малыша. Я вышла, позвонила мужу, сообщила, что врачи говорят, что всё очень плохо. Но я верила в неё. Вернулась в реанимацию, снова сатурация упала до 9, сердце перестаёт биться. Я встала рядом с ней, взяла за руку и молилась. Говорила ей, что я её не отдам, что мы справимся. Врач предупредил, что через 20 минут вынужден будет остановить реанимацию. Прошло 30 минут, я почувствовала, что ручка остыла, что она становится холодной. Врачи продолжали реанимацию, и я ждала, что сердечко запустится, но понимала, что это конец. Через 40 минут врач остановился, сказав: «Прости, мы старались…»

Конец. Она умерла! Муж не услышал её плача. Мы её потеряли, так и не успев подержать на руках. Мне разрешили взять её на руки и проститься с ней. Я не знаю, сколько я сидела с ней: я всё надеялась, что она вот-вот очнётся. Пришла медсестра и сказала, что нужно отпустить её.

Проститься

Я пошла в палату, вокруг плачут дети, мамы бегают на процедуры. Набрала мужу и захлёбываясь слезами, рассказала ему, что мы её потеряли, что она остыла в моих руках. Он заплакал, закричал… Затем я позвонила маме. Она плакала и обещала, что найдёт способ меня увидеть сегодня. Врач-акушер, дала свой номер, обняла и сказала звонить ей, если я ночью захочу поговорить или мне будет что-то нужно. Позже медсестра сделала укол успокоительного. Мама договорилась, чтобы я могла увидеть или её, или мужа через приемный покой. Я решила увидеть мужа. Мы сидели и плакали, я рассказывала ему, какая она, как прошли роды, что было в реанимации. Мы решили, как её назовём. Он ушёл. Я вернулась в палату. Уснула я только с рассветом.

Утром началась бумажная волокита. Пришла главный врач, я попросилась домой, т.к. в роддоме было невозможно находиться среди плачущих младенцев. Она разрешила. Я подписала все формы, оформила доверенность на сотрудника больницы, чтобы та подготовила все документы. Проходя обследования перед выпиской, я встретила пару девушек, с которыми была в дородовом. Они спросили, кто у меня и почему я плачу. Я не смогла ответить, но, думаю, они поняли.

Мама села со мной в машину, обняла и сказала, что я ещё буду счастливой мамой. Мы приехали домой, уснули вместе с мужем. Нам позвонили из роддома – можно забрать документы. Папа договорился о похоронах, место на кладбище рядом с моим дедушкой. Утром мы купили конвертик в магазине и поехали в морг. Там были мои родители, тетя и сестра.

И вот нам выносят моего маленького человека. Все начали плакать. Я взяла её на руки, крепко прижала к себе и села в машину. Муж сел рядом, первый раз взял её на руки, мёртвую. Всю дорогу на кладбище мы прижимали её к себе, плакали и разговаривали с ней. Муж нёс её на руках к могиле. Поставили гроб. Папа попросил взять её на руки. Я отдала, а затем и все остальные захотели подержать её на руках, обнять, посмотреть на неё. Вернули мне. Я положила её в гроб и не могла оторваться от неё. Целовала щеки, лоб, прижималась к ней. Муж взял меня за руку. Гроб закрыли и опустили в землю. Пока могилу закапывали я просто молча смотрела и думала о том, что я обернусь, а она будет в руках мужа. Живая.

После

Мы попрощались и поехали к родителям. Все, кто приехал, говорили, что я рожу ещё, что всё будет хорошо. А я их не слушала и смотрела на мужа. Думала, как они могут быть так жестоки?

Прошло три месяца. Я гораздо меньше плачу, даже начала работать. Люди также вокруг обсуждают повседневные дела, кто-то беременеет, у кого-то родились дети, и они рассказывают о них. Мне очень больно это слушать. Но я стараюсь отключать звук и думать о дочери. Сейчас племянница моего мужа беременна. Все его родственники счастливы, кроме меня. Я не хочу её видеть и слышать о ней. Я не ненавижу её, конечно, и её малыш ни при чем, и она не виновата. Но почему такое случилось с моей дочерью? Со мной?!
Мы её так ждали, заботились. Я прислушивалась и разговаривала с ней, успокаивала, когда она очень активно пиналась.

Наверное, я смирилась и осознала случившееся.
Сейчас многие, пытаясь меня поддержать, говорят об этом, как о неудавшейся попытке, а не как о потере любимого человечка. От этого просто разрывает сердце.